БОГАТЫЙ БЕЗДЕЛЬНИК Август 12, 2019, 00:54:31
По мощам и елей (каковы читатели - таков и их кумир)
Я вернулся в мой город, знакомый до слез,
До прожилок, до детских припухлых желез.
"Знакомый до слез" не говорят - "до слёз" город может быть любимым.
А знакомым город может быть "до последней улочки", например.
То есть любить можно до чего-то в тебе самом (например, "до головокружения"), а знакомым что-то может быть до чего-то в этом чём-то (например, "этот мотор знаком мне до последнего винтика").
Ну и, понятное дело, вторая строка так же бессмысленна, как и первая.
И дальше у Мандельштама тоже всё далеко не в порядке...
Дальше он, естественно, того не желая, вызывает у читателя чувство омерзения или тошноту (ибо у кого какие ассоциации вызывает упоминание рыбьего жира)
Ты вернулся сюда, так глотай же скорей
Рыбий жир ленинградских речных фонарей,
А про то, что не бывает "речных фонарей" и говорить не стоит.
И понятно, что хотел-то Осип обрисовать в этом двустишии дрожащее в реке отражение фонарей на набережной.
Хотел, да не сумел.
А дальше он от, скорее всего, весны или осени (ибо такая логическая цепочка просматривается: "припухлость желёз" - простуда - весенняя или осенняя непогода), перескакивает в зиму:
Узнавай же скорее декабрьский денек,
Где к зловещему дегтю подмешан желток.
Определение дёгтя "зловещим" определённо неудачное, и вообще в декабре Нева скорее всего стоит подо льдом, и потому ни о какой зловеще-чёрной её воде говорить не приходится.
До и как можно не узнать сразу "декабрьский денёк"?
Такое может случиться разве что с больным, вышедшим из летаргического сна, и не сразу понявшим, где он оказался.
Дальше:
Петербург! я еще не хочу умирать!
У тебя телефонов моих номера.
Сильно сомневаюсь в том, что у поэта было больше одного телефонного номера.
И из предыдущего непонятно столь "сильное" заявление поэта, как "я еще не хочу умирать!"
Дальше:
Петербург! У меня еще есть адреса,
По которым найду мертвецов голоса.
А здесь Осип путает телефонные номера своих знакомых с их почтовыми адресами.
То есть он запомнил, что в предыдущем двустишии были какие-то телефонные номера (и он просто не смог там дать понять читателю, что хотел сказать не о своих телефонных номерах, а о телефонных номерах в своей памяти или в записной книжке), и втащил их "в виде (весьма как раз зловещих) голосов мертвецов" и в это двустишие.
Дальше:
Я на лестнице черной живу, и в висок
Ударяет мне вырванный с мясом звонок,
А теперь и рифма пошла никудышная (хотя "денёк-желток" - тоже была рифма неважнецкая)...
А вернее сказать: они обе одного, "ученически-бесчувственного" пошиба (они из разряда "как не надо рифмовать").
И "НКВД" отнюдь не срывало со стен звонки у квартир людей, за которыми приезжало.
И не по чёрным лестницам оно поднималось.
Дальше:
И всю ночь напролет жду гостей дорогих,
Шевеля кандалами цепочек дверных.
А что не вполне психически здоровый поэт Мандельштам видит себя духом чёрных лестниц - логично (и простительно, несмотря на неточность этого образа).
Ну и какой русский человек не знает, что кандалами "звенят", а не "шевелят" (шевелят у русских обычно мозгами)...
И само сравнение хилых дверных цепочек с мощными цепями, соединяющими браслеты на ногах (людьми кандалы понимаются именно как ножные, - я полагаю), выглядит даже не смешно (и я не раз подмечал (на стихире, где множество стихов разобрал), что у дилетантов качество письма обязательно падает к концу стихотворения, и слабачок Мандельштам, у которого здесь "замах на рубль, а удар на копейку" - живой пример дилетантского отношения к писанию стихов).
Кандалы́ — железные или стальные браслеты, соединенные цепью, надеваемые на руки или на ноги заключенных для ограничения движений, а также в качестве наказания.
Вроде я когда-то какое-то его стихотворение разбирал...
Но, видимо, после этого разбора я вряд ли ещё когда обращу своё благосклонное внимание на эту бездарь, трудами неправедных "специалистов" раздутую до размера гения (их работа мне напоминает "труды" некоторых "юных натуралистов", надувающих лягушек через тонкие трубочки, и мы знаем, чем это надувательство кончается (а сегодня эта незавидная участь постигла Мандельштама (а не раздували бы они его, так и я бы на него внимания не обратил, и он остался бы обычным третьестепенным поэтом своего времени (а теперь он лопнул, и уверяю вас, навсегда, ибо "история не знает сослагательного наклонения", а сегодня он именно в эту историю и попал))).
***
БОГАТЫЙ БЕЗДЕЛЬНИК Август 12, 2019, 01:34:36
И эти строчки:
Я вернулся в мой город, знакомый до слез,
До прожилок, до детских припухлых желез.
пришли мне в голову "в силу ассоциации", когда я сегодня снова попал ("вернулся") в те места, где прошло моё детство (и снова тёплым летним вечером, в сумерках, при "крайнем малолюдии" и полном душевном покое).
И я снова подумал, как немного человеку надо на самом деле...
Всего-то знать, что есть у тебя родные места, которые тебя никогда не оставят, которые всегда пребудут с тобой, где бы ты не был.
И снова я подумал про тех "полезных идиотов", которых снова выгнали на московские улицы "протестовать".
И которые самые настоящие "безродные космополиты", потому что им внушили, что жить правильно там, где можно больше заработать, а не там, где тебе всё по сердцу.
И которые никогда не узнают, что такое "сердцу не прикажешь".
И которых научили ломать, во-первых, себя, а потом, естественно, и всё вокруг.
И которых, использовав, неизбежно выкинут в поломанный ими мир.
И некоторых из них уже выкинули.
Вспоминаю, как Навальный обещал им, - вы протестуйте и садитесь за это в тюрьму, а я каждому из вас выделю (если не ошибаюсь) по десять тысяч долларов на адвоката.
Блестящая перспектива - ничего не скажешь.
***
karashee
Гость
Вчера 15:44:07
А что это вы, Серёжа, на Мендельштама замахнуться решили? Зависть к таланту печенку выела? Сами то вы с своим рифмоплетством, на уровне школьной стенгазеты, и в подметки ему не годитесь...
***
Kosmolog
Администратор
Вчера 18:18:12
Мой критик из небытия воскликнул "стой"!
И ороси святой водой мой ум пустой.
Kosmolog
Администратор
Вчера 18:26:02
Воды не жалко мне - она пуста.
Но недоступна для иных святая простота.
Kosmolog
Администратор
Вчера 20:38:59
Они заботами полны. Метут полы.
Им недоступен, занятым, комфорт юлы.
Он безмятежен, гироскоп, средь бурь и бед.
Живёт свободно. Без потерь. И без побед.
А мандельштамова душа огнём горит.
Тем, кто не знает, я скажу, - был Осип инвалид.
«ДУШЕВНЫЙ СТРОЙ РАСПОЛАГАЕТ К КАТАСТРОФЕ…» ПАТОГРАФИЯ ОСИПА МАНДЕЛЬШТАМА
Осип Мандельштам (1891–1939) в автобиографическом стихотворении как будто предрекает свою трагическую судьбу: «Я рожден в ненадежном году – и столетья окружают меня огнем». Душевный строй поэта располагал к катастрофе, с которой он не смог справиться после заточения в тюремный лагерь. Какие психические расстройства гения привели к летальному исходу? СТРАННОСТИ ГЕНИЯ К счастью, до бурных революционных событий Осип закончил знаменитое Тенишевское училище. В 1907 году родители, обеспокоенные «радикальными умонастроениями сына», отправили его учиться в Париж, где наконец-то «на передний план его жизни решительно выдвигается поэзия». Вместе с семьей, а потом и с братом Евгением он успел в спокойные времена несколько раз съездить во Францию, Швейцарию, Италию, что не могло не сказаться на общем культурном уровне юноши и нашло свое отражение в стихотворениях. Характер у начинающего поэта был «холерический». Мать аттестовала его кратко, но выразительно – неврастеник. Отзывы современников о Мандельштаме так же отличались подобным однообразием. Отдавая дань гению поэта, в своих воспоминаниях все старались отметить именно странности его поведения. Но «гений без странностей» звучит нелепо, разве не так? Когда в 1915 году Мандельштам отдыхал на даче Максимилиана Волошина в Коктебеле, его мать в одном из писем написала: «Он в сущности неплохой человек, талантливый поэт, умен, но за месяц пребывания своего здесь успел всем надоесть своей мнительностью, некоторой бесцеремонностью, а мне – главным образом неряшливостью и беспамятством относительно некоторых моих требований». Странности человека редко нравятся окружающим и обычно раздражают их. К тому же Мандельштам чаще бывал беден и, когда приходило время обеда, начинал судорожно искать деньги. «Эти рубли он брал у любого встречного, где приходилось. Долгов же он не отдавал никогда просто потому, что, если в руки ему попадали деньги, они были ему остро необходимы все для той же цели – сегодня пообедать», – писал К. И. Чуковский. На фоне некоторой неадекватности поэта периодические обострения его психического состояния явно бросались в глаза. Так, зимой 1922–1923 годов часто говорили или писали о «каких-то недоразумениях вокруг Мандельштама, о вечных ссорах, вспыхивавших по пустяковому поводу, с преувеличенным болезненным раздражением с его стороны». Поэт вел себя как человек с психическими отклонениями. Ухудшения состояния чаще вызывались экзогенными причинами. Например, в 1923 году Мандельштама сразу вычеркнули из «всех списков сотрудников московских и ленинградских журналов… «Они допускают меня только к переводам», – жаловался Осип Мандельштам. Нельзя не упомянуть о весомой поддержке поэта членом Политбюро ЦК ВКП(б) Николаем Бухариным (1888–1938), который неоднократно обращался в различные писательские организации с просьбой о помощи Мандельштаму. Трудно сказать, до какой степени смог бы состояться, да и просто материально выжить поэт без помощи этого партийного деятеля. Поведение Осипа Эмильевича практически не изменялось десятилетиями. В тридцатые годы, по воспоминаниям литературоведа Лидии Гинзбург, он «слывет сумасшедшим и действительно кажется сумасшедшим среди людей, привыкших скрывать или подтасовывать свои импульсы. Для него, вероятно, не существует расстояния между импульсом и поступком – расстояния, которое составляет сущность европейского уклада». ПОД СОБОЮ НЕ ЧУЯ СТРАНЫ Осип Мандельштам начала тридцатых годов «все чаще вел себя как юродивый. Он беспрерывно требовал третейских судов, склочничал, скандалил, – жизнь его превратилась в трагифарс». Вместе с тем стоит подчеркнуть, что «по частоте появлений стихов на страницах “Правды”» в это время первое место занимал Борис Пастернак, а второе – Осип Мандельштам. Более того, по протекции Бухарина «за заслуги перед русской литературой» ему была назначена пожизненная персональная пенсия, которую выплачивали до 1937 года. Но уже в ноябре 1933 года Мандельштам пишет знаменитую антисталинскую эпиграмму «Мы живем, под собою не чуя страны», которую «по секрету» читает многим знакомым. Неизменяемость, отсутствие «гибкости» в поведении Мандельштама, когда сталинский террор стал жуткой реальностью, – еще одно свидетельство инфантилизма, детского ощущения «равенства» поэта и тирана, веры в возможность бросить перчатку самому Отцу народов. С одной стороны, он вроде бы понимал, что стихи могут стоить ему жизни: «Если дойдет, меня могут… расстрелять!» С другой, как выясняется сегодня, не прятал их, а читал всем встречным и поперечным. Не скрывал своих мыслей он не только в состоянии поэтического вдохновения, но и во время допросов. Здесь уже трудно сказать, чего у этого необычного человека было больше: инфантильности или мужества? Приведем выдержку из протокола допроса от 25 мая 1934 года: «Октябрьский переворот воспринимаю резко отрицательно. На советское правительство смотрю как на правительство захватчиков… А Ленина называю временщиком». Нам сейчас сложно квалифицировать его поведение: мужество, импульсивная холеричность темперамента, инфантильное непонимание текущей ситуации? Разумеется, Мандельштам был сразу арестован. Поэт был уверен в том, что его расстреляют. Но «гуманное» Особое совещание при Коллегии ОГПУ постановило выслать поэта в город Чердынь Свердловской области сроком на три года. Когда жена Надежда Яковлевна навестила поэта, то ей бросилось в глаза, что обе руки мужа забинтованы: он перерезал себе вены бритвой. В последующих ее воспоминаниях фигурируют такие фразы, как «психически заболел, бредит, галлюцинирует, выбросился из окна второго этажа и что на месте, в Чердыни, медицинская помощь не обеспечена… Предполагается перевод в Пермскую психиатрическую больницу». Благодаря очередному вмешательству Николая Бухарина, Мандельштама перевели «на поселение» в Воронеж. Анна Ахматова пишет в своих воспоминаниях: «В феврале 1936 года я была у Мандельштамов в Воронеже и узнала все подробности его “дела”. Он рассказал мне, как в припадке умоисступления бегал по Чердыни и разыскивал мой расстрелянный труп, о чем громко говорил кому попало, а арки в честь челюскинцев считал поставленными в честь своего приезда». К началу 1936 года состояние поэта ухудшилось. В психиатрической клинике Мандельштама обследовал заведующий кафедрой психиатрии мединститута С. С. Сергиевский, поскольку его мучили галлюцинации. Психиатр нашел у него типичный синдром побывавших в тюрьме. В 1937 году срок ссылки закончился, но память о столь злой эпиграмме про самого Иосифа Сталина в головах властей предержащих осталась. Вторично Осип Мандельштам был арестован в мае 1938 года, когда находился в санатории для душевнобольных под Москвой на станции Черусти. В тюрьме провели очередное психиатрическое обследование. Трое врачей вынесли свой вердикт: «Душевной болезнью не страдает, а является личностью психопатического склада со склонностью к навязчивым мыслям и фантазированию. Как душевнобольной – вменяем». СЛАБЕЕТ ЖИЗНИ ВЫДОХ А если «вменяем», то будь добр отвечать за каждое свое слово. Так начался последний спуск поэта по крутой лестнице к смерти в тюрьме под Владивостоком во Второй Речке. Один из сокамерников вспоминал: «Период относительного спокойствия сменился у него депрессией. Он прибегал ко мне и умолял, чтобы я помог ему перебраться в другой барак, так как его якобы хотят уничтожить, сделав ему ночью укол с ядом… Он быстро съедал все, был страшно худ, возбужден, много ходил по зоне, постоянно был голоден и таял на глазах». Вот еще несколько красноречивых цитат лагерников, пересказ которых своими словами явно нецелесообразен. Приведем некоторые из них: «Мы стали очень быстро замечать странности за ним: он доверительно говорил нам, что опасается смерти – администрация лагеря его хочет отравить. Тщетно мы его разубеждали – на наших глазах он сходил с ума. Он уже перестал читать стихи и шептал нам “на ухо” под большим секретом о все новых и новых кознях лагерной администрации. Все шло к печальной развязке… Его преследовал страх быть отравленным – и казенную пищу он совершенно не ел». Еще одно свидетельство – писателя Игоря Поступальского – просто шокирует: «В лагере Мандельштам был почти невменяем, слыл за сумасшедшего. На голове носил женский чулок, на ногах – меховые штаны с вырванными клоками ваты сзади. Выкрикивал что-то насчет римского папы, иногда за курево читал стихи, его не понимали, но курево все равно давали. Не раз был жестоко избит. К весне 1939 года он ослабел настолько, что его сняли с этой работы (“сторожил” одежду покойников). Его положили в больницу, и в марте от порока сердца, цинги и авитаминоза он умер». Отдавая дань памяти этому великому поэту, наиболее верными кажутся слова Анны Ахматовой, которая удивлялась: «Почему мемуаристы… не склоняют голову перед таким огромным и ни с чем не сравнимым событием, как явление поэта, первые же стихи которого поражают совершенством и ниоткуда не идут? Поразительно, что простор, широта, глубокое дыхание появилось в его стихах именно в Воронеже, когда он был совсем не свободен. Осип Эмильевич не принадлежал к тем поэтам, из которых стихотворения “льются непрерывным потоком”. Новые произведения рождались далеко не всегда и не сразу, что выбивало поэта из колеи. Больше всего на свете боялся собственной немоты, называя ее удушьем. Когда она настигала его, он метался в ужасе и придумывал какие-то нелепые причины для объяснения этого бедствия». Мандельштам – классический пример поэта-гения, каким он обычно представляется романтическому воображению. Непрактичный, влюбчивый, вдохновенный, импульсивный, не от мира сего. Но когда этот клубок нервов попал в пасть «веку-волкодаву», от него оставалась только неприглядная оболочка сумасшедшего, из которой улетели последние искры поэтического гения. Есть предел трудностям бытия. Из десятков миллионов, попавших в Архипелаг ГУЛАГ, лишь редкие единицы смогли сохранить свой талант и, дожив до освобождения, реализовать его: Солженицын, Жигулин, Шаламов, Волков… Может быть, еще два-три имени. Для большинства из них именно ГУЛАГ послужил отправной точкой творческой деятельности.
Осип Мандельштам не из их числа. У него в условиях барачного заключения вновь обострилось бредовое расстройство. Бред отравления и преследования и в обыденной, нормальной жизни делает пациента социально неприспособленным, вынуждая помещать его в психиатрическую больницу. Если подобный больной оказывается в ситуации концлагеря, судьба его заранее предсказуема и, безусловно, трагична. Поэт этот трагизм чувствовал лучше других: «Мне на плечи кидается век-волкодав, но не волк я по крови своей…»Источник: https://www.psyh.ru/patografiya-osipa-mandelshtama/
© Наша Психология
***
Осип Эмильевич не принадлежал к тем поэтам, из которых стихотворения “льются непрерывным потоком”.
Дырявый горшок не рождает поток.
